дверью столовой, которую Мерси придерживала локтем: молодая женщина в черном платье, руки раскинуты, словно в глубоком сне, лицо спокойное, повернутое к застекленной двери позади. Грудь и живот залиты кровью, казавшейся черной в тусклом свете. Чернота расходилась по светлому ковру с обеих сторон от нее.
Мерси опустилась на колени и приложила два пальца правой руки к яремной вене женщины. Она считала, что выказать надежду – ее долг перед покойной, хотя та безнадежна.
Достав из кармана маленький фонарик, Мерси обнаружила на платье под левой грудью, прямо над сердцем, пулевое отверстие. Поискала другое, но не нашла. Сосед не сказал, что слышал выстрел. Мерси вернулась к парадной двери и прикрыла ее ногой.
Мерси остановилась между телом и столовой. Пока никаких следов насильственного вторжения или схватки. Она обратила внимание, что стол накрыт на двоих. Возле кушетки – пара туфель на высоких каблуках, обращенных носками к ней, словно в них стоял, наблюдая, какой-то призрак. В доме тихо, раздвижная дверь закрыта от холодного декабрьского воздуха, поэтому запахи не улетучивались. Мерси закрыла глаза. Пахло соленым воздухом, запеченной в духовке домашней птицей, кофе и, разумеется, резиновыми перчатками. Чуточку пороховым дымом, кожей, пожалуй, самую малость духами или цветами на столе – гарденией, розой, лавандой? И конечно же, непристойностью пролитой крови – интимно, волнующе, постыдно.
Мерси прислушалась к плеску волн, к шуму машин на шоссе, к маленькому телевизору на кухне с убавленным звуком: проповедник витийствовал, чтобы получить за это деньги. К стуку чего-то на старой дорожке. К своему сердцу, бившемуся в груди сильно и часто. Она чувствовала себя полной сил, когда старалась ради мертвых. Мерси всегда любила потерпевших поражение.
В спальне она обнаружила дамскую сумочку с бумажником внутри. В нем лежала толстая пачка сотенных купюр, немного двадцаток, несколько кредитных карточек и водительские права. Обри Уиттакер. Девятнадцать лет.
Эта женщина была чуть ли не вдвое моложе Мерси. В том году, когда Обри родилась, Мерси пошла в последний класс средней школы. А когда Обри убили, Мерси была тридцатишестилетней, сержантом в шерифском управлении округа Ориндж, в группе расследования убийств. Матерью-одиночкой. Некогда гордой женщиной, оправляющейся от горя и того, что полицейские психологи именовали стрессом опасного случая. Внешне она выглядела невозмутимой, но душа ее по-прежнему оставалась надломленной.
Убийство юной Обри разгневало и опечалило Мерси, но за время службы в управлении подобные чувства у нее вызывало многое. Она взглянула из окна спальни на Прибрежное шоссе. Соседний дом был уже освещен рождественскими огнями, четкими линиями часто мигающих крохотных лампочек. На большом туалетном столике возле кровати Мерси обнаружила шкатулку с драгоценными кольцами и ожерельями. Под лампой стояла приставленная к ней поздравительная открытка с нечетким снимком дерева на склоне холма. Она наклонилась и, не притрагиваясь к открытке, стала читать текст.
В тускло-голубом небе были слова: «В Божьем мире...» Фраза оканчивалась на внутренней стороне: «...есть особое место для дружбы». Подписано: «Искренне твой Т.Т.».
Со стороны дорожки раздались шаги, они становились громче. Когда замерли у входа, Мерси прислушалась. Голоса.
Подойдя к двери, она посмотрела в глазок. Увидела Пола Саморру и позади него двух лаборантов из коронерской группы вскрытия. Когда Мерси открыла дверь, напарник печально взглянул на нее и шагнул в дом. Лаборанты последовали за ним.
Саморра подошел к телу, опустился на колени, достал из кармана спортивной куртки перчатки и натянул их.
– Принимайтесь за дело, ребята, – сказал он. – Минут через двадцать сюда прибудет множество людей.

* * *

Вскоре появились еще шестеро патрульных, начальники фельдшеров, коронерская следственная группа, остальные члены группы вскрытия: окружной патологоанатом, эксперты, криминалисты; помощник прокурора и двое следователей. Все они направились по дорожке к дому Обри Уиттакер под гул двух вертолетов шерифского управления, круживших в небе и бессмысленно светивших прожекторами. Затем явились полицейские репортеры и, как всегда, обеспокоенные граждане, привлеченные проблесковыми маячками патрульных машин.
Соседи обменивались замечаниями о покойной девушке, приходившей