не опасаться.
– Передавай ему привет. Скажи, мы его ждем. Мы же не злопамятные, – ухмыльнулся «хан». – Кто бы они ни были, они всегда возвращаются. Всегда.

Харри вошел в спальню. Лебье без особого энтузиазма копался в белье и бумагах.
– Нашел что-нибудь? – спросил Харри.
– Ничего особенного, а ты?
– Ничего.
Они посмотрели друг на друга.
– Пошли отсюда, – сказал Харри.

Начальник охраны театра Сент-Джордж сидел в столовой. Даже можно было поверить, что он спокоен. Харри он запомнил с прошлого вечера.
– Н-наконец-то меня перестали спрашивать и д-докапываться, как все это было. Тут ц-целый день вертелись журналисты, – сказал он. – И еще ваши эксперты. Н-но они просто работали и нас не т-трогали.
– Да, работа у них еще та.
– Д-да уж. Ночью не мог заснуть. Потом жена д-дала мне снотворного. Никому такого не пожелаешь. Но вы-то люди привычные, а мы…
– Ну, то, что случилось здесь, и мы видим не каждый день.
– Н-не знаю, смогу ли я теперь войти в ту комнату.
– Ничего, оклемаешься.
– Д-да нет. Я уже д-даже реквизиторской ее не называю. Просто «т-та комната».
– Время лечит, – утешил его Харри. – Уж я-то знаю.
– Н-надеюсь, констебль.
– Зови меня Харри.
– Кофе, Харри?
Харри кивнул и положил на стол связку ключей.
– Вижу, – сказал охранник. – Эту связку брал Рехтнагель. Я п-подумал, что это до до-добра не до-доведет, надо будет заменить все замки. Где вы их нашли?
– Дома у Отто Рехтнагеля.
– Как? Он же вчера открывал ими гардеробную…
– Я полагаю, за сценой были не только актеры.
– А-а. Сейчас посмотрим. Осветитель, двое рабочих сцены и звукооператор. Н-ни гримеров, н-ни костюмеров – на это нет средств. Да, это все. Во время представления т-тут были только рабочие сцены и актеры. Ну и я.
– И больше никого?
– Никого, – серьезно ответил охранник.
– Сюда можно пройти другим путем, кроме как через заднюю или боковую дверь?
– Ну, есть обходной путь через галерею. Вчера галерея была закрыта, но д-дверь оставили открытой, потому что там сидел осветитель. Поговори с ним.

Огромные глаза осветителя были выпучены, как у глубоководной рыбы, которую вытащили из воды.
– Погодите. До перерыва там сидел парень. Если мы знаем, что аншлага не будет, то билеты продаем только в партер. Но он мог там сидеть – галерею же не запирают, хотя билет у него в партер. Он сидел один в заднем ряду. Помню, я еще удивился, что он сел так далеко от сцены. Света было мало, но я его видел. А когда я вернулся, он, как я сказал, уже ушел.
– Мог он попасть за сцену через ту же дверь, что и вы?
– Хм… – почесал затылок осветитель. – Думаю, да. Если он прошел прямо в реквизиторскую, его могли и не заметить. Сейчас мне кажется, что-то с ним было не так. М-да. Да, что-то не сходилось, я заметил…
– Значит, так, – сказал Харри. – Все это хорошо. Сейчас я покажу вам фотографию…
– Я помню, что тот человек…
– …но сначала, – прервал его Харри, – мне хочется показать вам того, кого вы могли видеть вчера. Когда вы увидите фотографию, не раздумывайте, говорите первое, что придет в голову. Потом можете передумать. Я просто хочу увидеть вашу первую реакцию. Хорошо?
– Хорошо. – Осветитель еще сильнее вытаращил глаза и стал похож на лягушку. – Я готов.
Харри показал ему фотографию.
– Это он, – быстро квакнул человек-лягушка.
– Подумайте теперь хорошенько, – попросил Харри.
– Все верно. Ведь я это и хотел сказать, констебль. Тот человек был черный. Абориген. Это он!

Харри устал. День был долгим, и Харри старался не думать о том, как он закончится. Когда он вошел в прозекторскую, то в свете больших ламп увидел плотную, коренастую фигуру доктора Энгельзона, склонившегося над столом, на котором лежало тело толстой женщины. Харри больше не мог смотреть на толстых женщин и попросил помощника сообщить доктору, что пришел Хоули, который ему звонил.
Недовольная физиономия Энгельзона наводила на мысли о «чокнутом профессоре». Редкие волосы торчали во все стороны, а светлые кустики бороды росли как придется на розовом поросячьем лице.
– Да?
Харри понял, что доктор забыл про телефонный разговор, хотя прошло не больше двух часов.
– Меня зовут Харри Хоули, я звонил вам – узнать о предварительных результатах вскрытия Эндрю Кенсингтона.
Хотя в комнате было полно других запахов, Харри безошибочно выделил запах джина.
– Ах да. Конечно. Кенсингтон. Печально.