либо умел складывать их в осмысленную картину.
Он повернулся к Биргитте и уткнулся в ее волосы.
– Жаль, что Бог дает человеку так много воспринимать и так мало понимать. – Он постарался уловить знакомый запах ее волос, но, должно быть, уже забыл его.
– И что же ты видишь? – спросила она.
– Что все пытаются мне на что-то указать.
– На что же?
– Не понимаю. Знаешь, как женщины – рассказывают истории, которые на самом деле о чем-то другом. И ведь ясно, что читать надо между строк. А я не умею. Почему вы, женщины, не говорите просто и прямо? Вы переоцениваете возможности мужчин!
– Теперь я виновата? – рассмеялась Биргитта и ударила его.
Раскаты эха разнеслись по подводному тоннелю.
– Тсс, не разбуди Морской ужас, – сказал Харри.

Биргитта не сразу обратила внимание на то, что к вину Харри не притронулся.
– Ведь бокальчик не помешает? – удивилась она.
– Нет, – ответил Харри. – Помешает. – Он с улыбкой прижал ее к себе. – Но давай не будем об этом.
Он поцеловал ее, и Биргитта затаила дыхание, будто этого поцелуя ждала всю жизнь.

Харри проснулся и вздрогнул. Свеча догорела, было темно, как в пропасти. Он не знал, откуда раньше лился зеленоватый свет – от луны или от городских огней, – но теперь не было и его. Но Харри овладело какое-то странное чувство. Он нащупал рядом с Биргиттой фонарик и включил его. Биргитта лежала, завернувшись в свою половину шерстяного одеяла, раздетая и довольная. Харри направил свет на стеклянную стену.
Сначала он подумал, что видит собственное отражение, но когда глаза привыкли, сердце Харри бешено забилось и замерло. На него холодными, безжизненными глазами смотрел Морской ужас. Харри выдохнул, и его дыхание застыло на стекле перед бледным и мокрым призраком утопленника, таким большим, что казалось, он заполняет собою все. Зубы будто нарисовал ребенок: неровная линия кое-как понатыканных хищных белых треугольных клыков.
Потом он медленно поплыл вверх, но глаза его были прикованы к Харри ненавистью. И этому мертвому белому телу не было конца.

– Так завтра ты уезжаешь?
– Так точно. – Харри держал в руках чашку кофе и не знал, что с ней делать.
Маккормак встал из-за стола и начал прохаживаться перед окном.
– Так ты считаешь, до разгадки недалеко? Думаешь, здесь орудует психопат, безликий убийца, который убивает, повинуясь внезапному порыву, и не оставляет следов? И нам просто надо ждать, когда он в другой раз соизволит допустить ошибку?
– Я этого не говорил, сэр. Я просто считаю, что больше вам ничем помочь не смогу. К тому же звонили из Осло – я нужен там.
– Отлично, Хоули. Я передам им, что здесь ты себя проявил хорошо. Тебя ведь там решили представить к повышению?
– Мне пока об этом не говорили, сэр.
– Насладись беззаботной сиднейской жизнью перед отъездом, Хоули.
– Сначала проверю этого Алекса Томароса, сэр.
Маккормак стоял у окна и смотрел на затянутое облаками небо душного Сиднея.
– Иногда я скучаю по дому, Хоули. По моему прекрасному острову.
– Простите, сэр?
– Я киви. Киви, Хоули. Так здесь называют выходцев из Новой Зеландии. Родители переехали сюда, когда мне было десять. Люди там добрее. Во всяком случае, так мне помнится.

– Открываемся не скоро! – буркнула сердитая женщина с моющим средством в руке.
– Все нормально, я договорился с мистером Томаросом, – ответил Харри, размышляя, убедит ли ее норвежское полицейское удостоверение. Но оно не понадобилось. Дверь открылась прямо у него перед носом.
«Олбери» пах старым пивом и мылом и днем казался намного меньше.
Алекс Томарос, он же мистер Бин, он же Рохля-скат, сидел в каморке за баром. Харри вошел и представился.
– Чем могу помочь, мистер Хоули? – Он говорил быстро и с отчетливым акцентом – на своей версии языка, как иностранцы, которые уже какое-то время прожили в стране.
– Спасибо, что уделили мне ваше драгоценное время, мистер Томарос. Понимаю, у вас тут очень много дел, но поверьте, я вас надолго не задержу. Я только…
– Это хорошо. Видите ли, у меня действительно много дел. Смета, знаете ли…
– Понимаю. В вашем заявлении говорится, что вечером, когда пропала Ингер Холтер, вы сидели и подсчитывали выручку. С вами кто-нибудь был?
– Если бы вы читали мое заявление внимательнее, то заметили бы, что я был один. Я всегда один… – «Немудрено», – подумал Харри, глядя на наглое лицо Алекса Томароса и на его