для чего, наверное, тренировался, – размышлял я. – Вот почему его никак не могли поймать. Интересно, сколько же времени он разгуливает на свободе, и скольких детей он успел изувечить и убить?».
Хотя оружие и было наготове, никто из нас не решился стрелять. Мы не располагали прямыми уликами против Чаки. Он не угрожал нам оружием, а просто пытался скрыться. И вот теперь этот безумный прыжок с крыши на крышу.
Казалось, Мэнни завис в воздухе на высоте шестнадцати этажей. До земли было очень, очень далеко.
И тут, видимо, что-то случилось.
Он отчаянно заболтал ногами, словно крутя педали невидимого велосипеда.
Я увидел, как на его вытянутых вперед длинных руках напряглись мускулы. Его толчковая нога выпрямилась, составляя с туловищем прямую линию. Сейчас он мог бы служить моделью для рекламного плаката кроссовок «Найк».
Он застыл, словно бегун, запечатленный фотографов в тот момент, когда грудь спортсмена разрывает финишную ленточку.
– Господи Иисусе! – прошептал Сэмпсон, и я почувствовал его горячее дыхание на своей щеке.
Как Чаки ни вытягивал руки, края соседней крыши ему, видимо, не суждено было коснуться. Его ноги снова отчаянно дернулись.
Потом до наших ушей донесся громкий вопль, от которого кровь застыла в жилах. Его эхо заметалось в колодце между двух зданий, отражаясь от стекол.
И вопль этот не смолкал, пока тело Мэнни преодолевало расстояние, отделяющее его от земли. Он беспорядочно размахивал в воздухе руками и ногами.
Я провожал его взглядом, и в какой-то миг Пересу удалось перевернуться в воздухе. Мне были хорошо видны его уставившиеся на меня глаза и распахнутый в безнадежном крике рот. Даже его рыжая кустистая борода выражала отчаяние. Нам казалось, что его падение длится целую вечность, хотя оно заняло около пяти секунд.
Внезапно у меня закружилась голова, а в желудке я почувствовал сосущую пустоту. Узкий асфальтовый проход между зданиями превратился в вертящуюся серую ленту. Стены зданий сейчас напоминали обрывистые края каньона.
Наконец, до наших ушей донесся приглушенный влажный шлепок, когда Перес встретился с землей. Почти потусторонний звук.
Я уставился на распластавшееся внизу тело. Странно, но никакой радости и облегчения я не испытывал. В этом не было ничего человеческого: как в изуродованном лице Шанел Грин, так и во внеземном предсмертном вопле Чаки. Этот крик до сих пор эхом отдавался в моих ушах.
– Туши свет, – подвел итог Сэмпсон. – Дело можно считать закрытым. Легавые козлы выиграли со счетом 1:0.
Я засунул свой полуавтомат обратно в кобуру. Да, Эммануэл Перес готовился к отходу, но, видимо, недостаточно тщательно.

Глава 13

Жестокая мистификация. Я вас всех здорово надул, не правда ли? Обвел вокруг пальца.
Настоящий убийца девочки из школы Соджорнер Трут был цел и невредим. Он чувствовал себя как нельзя лучше. Большое всем вам спасибо. Человек совершил идеальное преступление и благополучно исчез после убийства.
Да, черт побери, именно так все и вышло. Остался целехонек. Замечательная вашингтонская полиция выследила и поджарила совсем не ту задницу. Какой-то Эммануэл Перес расплатился за содеянное другим, и по полной программе. Собственной жизнью.
Сейчас требовалось сосредоточиться и успокоиться. Человек решил, что пришла пора спрятаться. Внутри самого себя.
Он разгуливал по лужайкам Пентагон-Сити в Арлингтоне, но постепенно им овладевало бешенство, когда он миновал Гэп, а потом Виктория-Сикрет. Человек был одержим идеей вернуться и продолжить свою игру. Против кого-нибудь и против всех скопом. Как говорят французы: «At tout le monde». Силь ву пле! Заранее извиняюсь за плохое произношение.
В голове у него застряла старая песенка, которую он услышал утром по MTV, и теперь ее незатейливые слова прыгали и стучали внутри черепа, словно шарики от пинг-понга. Человек так и представлял себе исполнителя – дебила из Лос-Анджелеса, выводившего:
«Я проиграл, крошка, так почему же ты не прикончишь меня?».
«Я проиграл, крошка. Так почему же ты не прикончишь меня?» – мысленно твердил он про себя.
Ему нравилось, что эти, по сути, тупые стихи как нельзя лучше отражали его внутреннее состояние. Песня, казалось, была написана и о нем, и о его будущих жертвах. Все вертелось в границах одного раздражающего круга. Жизнь прекрасна в своей мерзкой простоте, верно?
Нет, неверно! Жизнь вовсе