называла сей предмет на языке тектонов. Но тогда Гарвей решил, что она таким образом официально оформляла их знакомство.
– Маркус, – ответил он.
– Амгам, – повторила девушка.
– Амгам? – переспросил Маркус. – Амгам. Думаю, что «Амгам» на языке тектонов означает «свет» или «огонь», а может быть, и то и другое одновременно. Но Маркус стал называть ее Амгам, и это имя прижилось.
В те времена героини романов обычно отличались ангельской красотой, и моя книга поражала читателей как раз тем, что Амгам была на них не похожа.
Отвечала ли она нашим представлениям о красоте? По описаниям Маркуса, некоторые части ее тела превосходили самые возвышенные идеалы женской красоты. Когда Гарвей вспоминал ее стройное тело и узкие бедра, он всегда краснел. Всегда. Его щеки покрывались румянцем и тогда, когда он описывал ее египетские глаза, огромные и округлые. Их зрачки становились большими и бархатно-черными ночью, а в лучах дневного света сужались до узкой черточки, не толще волоса. Я легко мог представить, как вечерами на ее снежно-белом лице светились ее очи – как два маяка, испускавших черные лучи. Маркус рассказывал о них весьма необычным способом: ему удавалось описать их только через отрицание – ее глаза были полной противоположностью глазам Уильяма.
Однако если бы мы рассматривали внешность девушки с чисто эстетической точки зрения, то нам бы пришлось признать, что отдельные части ее фигуры выглядели почти уродливо. Возьмем, к примеру, ее конечности. Длинные ноги прекрасно соответствовали телу газели, но руки, пальцы которых почти касались ее колен, когда Амгам вытягивала их вдоль туловища, сильно портили общее впечатление. Стопы ног и кисти рук были слишком велики. Когда Маркус клал свою ладонь поверх ладони девушки, ее пальцы выглядывали из-под его руки. Рубашки и брюки Уильяма были ей коротки: она была высокой, очень высокой. На целую голову, а может быть, Даже на две выше Гарвея. Мужчины привыкли смотреть на женщин сверху вниз, но с Амгам обычное положение вещей менялось, и Маркус испытывал по этой причине робость. Груди ее были очень маленькими, почти не развитыми, соски размером с пуговицу. Нос прямой и длинный, с плотно натянутой на нем кожей. А поскольку рот у девушки тоже был большой, все ее лицо казалось нарисованным вокруг перевернутой буквы Т.
И все же эстетическая оценка внешности Амгам должна была непременно учитывать тот магнетизм, которым обладало это белоснежное создание.
Она была иностранкой чистой воды, а потому могла вынести совершенно беспристрастное суждение о жизни на Земле. Если бы Амгам взялась высказать свое мнение о нашем мире, ее оценка оказалась бы свободна от какого-либо предубеждения, поиска выгоды или предвзятых симпатий. Во время наших бесед Гарвей никогда не размышлял на эту тему. Я сам пришел к такому выводу. (Следует признать, что он напрашивался сам собой.) Братьям Краверам он не мог прийти в голову, потому что они смотрели на мир глазами пиратов и видели перед собой добычу, а не сокровище. Гарвей, человек куда более простой, по крайней мере видел в ней женщину.
Однажды утром Маркус заметил, что Амгам ушла с поляны. Ничего удивительного в этом не было. Девушка часто исчезала из поля его зрения, углубляясь в лес, а потом после небольшой прогулки возвращалась к палаткам. Но в тот день пошел дождь, настоящий ливень. Капли барабанили по мискам и консервным банкам, точно град пуль, а прогалина на глазах превращалась в грязное болото. Надо сказать, что Маркус уже знал, что, хотя дожди в Конго казались началом Всемирного потопа, длились они недолго. Обычно в таких случаях братья Краверы прятались под полотняным навесом, укрепленным на четырех шестах около прииска. Но, если бы дождь не прекратился, им могло прийти в голову вернуться в палатки, чтобы переждать непогоду, и тогда Уильям обнаружил бы пропажу своей беляночки.
Слава богу, вскоре выглянуло солнце. После грозы Уильям и Ричард становились еще более раздраженными, чем обычно. Перед тем как продолжить работу, требовалось откачать из ямы воду, что означало потерю времени, это неминуемо влекло за собой убытки. Со своего места Маркус слышал ругань братьев Краверов и щелчки хлыста.
Однако Амгам не возвращалась. Глина на поляне просохла. В горшках и кастрюльках, которые успели наполниться дождевой водой, утонули десятки бестолковых мошек.