войну. Но Гарвей в конце концов понял, что дело не в том, какой материал возобладает в этом городе. Самое главное заключалось в другом: этот город никогда не потерпел бы соперничества, он вырос, чтобы владеть всем миром. Маркус подумал, что Конго могло быть величественнее самого Бога, но город тектонов всегда останется величественнее Конго.
Уильям последовал за Маркусом, и, когда увидел город, у него словно начался приступ астмы. Он задыхался, как осел, которого слишком тяжело нагрузили; половина его тела казалась парализованной. Гарвей потянул его за собой назад.
И именно там, у самых врат ада, Маркус Гарвей искупил свою вину за все нечистые деяния, совершенные им в Конго. Под напором сильнейшего ветра глаза англичан глубоко вдавились в орбиты. Кожа Уильяма болталась на нем, как тряпки на огородном пугале, а у Маркуса развевались только его волосы дикой гривой раба. Остальное тело казалось скалой, которая протягивала руку и требовала тоном, не терпящим возражений:
– Пули.
Этот жест был прямо противоположен тому, который делал Маркус, протягивая руку за динамитными шашками. Это была рука другого человека, потому что Маркус Гарвей, который когда-то приехал в Конго, не имел ничего общего с Маркусом Гарвеем, дошедшим до мегаполиса тектонов.
Уильям сдался. Он хотел отдать пули, но не мог, потому что слишком долго с силой сжимал их в кулаке. И сейчас пальцы отказывались разжаться и не поддавались, словно заржавевший замок старого сундука.
– Пули! – закричал Маркус, сознавая, что тектоны скоро перестанут зевать по сторонам.
Он с силой разжал по одному все пальцы Уильяма и, когда увидел его ладонь, ужаснулся: пули оставили на коже глубокие язвы. Времени терять было нельзя. Надо зарядить пять пуль в барабан. Это оказалось гораздо более трудной задачей, чем он думал раньше.
Тектоны стояли в нескольких шагах от них и в любой момент могли повернуться и застать его с поличным. Маркус встал на колени, решив, что так будет легче зарядить револьвер. Но нет, пальцы у него так дрожали, что пули рыбками выскальзывали из рук. Ураганный ветер хлестал по лицу. Ему не удалось вложить в барабан ни одной пули. Ни одной. Все пять покатились по земле.
Гарвей не мог зарядить револьвер, не мог собраться с духом. Он потратил одну секунду, которая длилась целую вечность, на то, чтобы сказать себе: «Ради всего святого, дыши ровно, думай, возьми себя в руки!» Но потом вдруг ему в голову пришла другая мысль. Он сказал себе: «Забудь обо всем – не дыши, не думай ни о чем, пусть твои пальцы работают сами по себе, они знают, что им надо делать».
Каким-то чудом ему удалось вложить первую пулю в барабан, и приятное ощущение под пальцами пули, входящей в отверстие, металлическое скольжение маленького цилиндра придали силу его руке, и он успешно повторил операцию: один раз, другой, третий. Наконец все пять пуль оказались в барабане, но одно отверстие осталось пустым. Маркусу стоило большого труда понять, что барабан был рассчитан на шесть пуль, а у него одной не хватало. После этой глупой заминки он вставил барабан на место, взвел затвор и прицелился в тектонов.
Револьверу не хватало рукоятки, поэтому Маркусу пришлось держать его в таком положении, из которого трудно было стрелять прицельно. Он боялся промазать. Уильям смотрел на него, схватившись за голову. Четверо тектонов все еще стояли к ним спиной, созерцая свой город. Маркус был всего в паре метров от них. Но не стрелял.
Уильям не выдержал и закричал:
– Стреляй, цыганское отродье! Стреляй же!
Этот крик привлек внимание тектонов. Все четверо обернулись одновременно.
Маркус нажал на курок. Но вместо выстрела раздался сухой щелчок. (Позднее Маркусу часто будет сниться по ночам этот звук.) Уильям отреагировал первым. С проворством белки он на четвереньках бросился в туннель, откуда они пришли. Гарвей нажал на курок еще раз.
Первая пуля потерялась в облаках над подземным городом.
Вторая убила тектона, который попытался догнать Уильяма.
Третья рикошетом отскочила от скалы, никого не задев.
Четвертая пуля тяжело ранила одного из тектонов в горло.
Пятая попала в живот другого подземного жителя, который от удара не удержался и упал в пропасть.
Оставался еще тектон-горилла со слоновьими веками. Маркус почувствовал, как тяжелая гора мяса навалилась на него.
Он был самым сильным и массивным