пришлось столкнуться Нортону. Мак-Маон перелистал еще несколько страниц. Потом он, вздохнув, словно кит, наполнил воздухом свои легкие, огромные, как два бочонка, и сказал с присущей ему наивностью:
– Томми, почему негры не убегали? Ты это понял?
– Но, господин Мак-Маон! – И тут я привел свой довод с торжествующей улыбкой: – На их шеях были специальные окованные железом колодки, созданные для того, чтобы носильщики не могли сбежать. Разве вы не помните?
– Нет, я не об этом, – поправил он меня. – Я говорю о второй части, когда носильщики превратились в рудокопов.
Это меня встревожило. Я испугался, что мое описание шахты было недостаточно ясным, и стал рассказывать Мак-Маону, что внутри шахта имела форму купола с отверстием на самом верху, которое являлось единственным выходом с прииска.
– Представьте себе окно здесь, наверху, – сказал я, указывая пальцем в центр потолка. – Если бы мы сейчас попытались вскарабкаться по стенам, у нас бы ничего не вышло, потому что стены гладкие и ухватиться нам не за что.
– Это ясно как день, – согласился Мак-Маон. – Но в книге говорится, что по ночам этот вход, так называемый «муравейник», никто не охранял.
– Вы все правильно поняли. В этом не было никакой надобности, стоило только поднять лестницу наверх – и никто не мог оттуда выбраться. Простое и одновременно хитроумное решение, не правда ли?
Но Мак-Маон продолжал листать книгу и отрицательно качал головой. Наконец он произнес:
– Нет.
– Нет? – удивился я.
– Нет, – настойчиво повторил он и продолжил листать книгу, сосредоточенно морщась, словно именно роман, а не я, должен был разрешить его сомнения.
Наконец Мак-Маон поднял голову, посмотрел на меня глазами дворняжки и сказал:
– Послушай, Томми, разве эти ребята не могли взобраться друг другу на плечи? Построив такую простую пирамиду, они спокойно бы добрались до выхода из «муравейника». Тебе так не кажется?
Я не нашелся, что ему ответить. И неожиданно поймал себя на том, что сделал движение, которое было так хорошо мне знакомо: посмотрел сначала на одну сторону стола, а потом – на другую. И сделал я это вовсе не потому, что сомневался в чем-то, а для того, чтобы выиграть время, пока мне в голову не придет какое-нибудь подходящее объяснение. Мне показалось, что в воздухе повис ужас. Если к слову «ужас» можно добавить какое-нибудь определение, то я бы сказал «позорный ужас». Мак-Маон погрозил кому-то пальцем.
– Ты знаешь, почему это не пришло в голову двум братьям? – И сам ответил на свой вопрос: – Потому что они были англичанами. Я ирландец и прекрасно это знаю. Англичане воображают, что они покорили Ирландию, потому что умнее ирландцев, а это совсем не так. Они нами управляют, потому что на их стороне сила. Поэтому братьям не пришло в голову, что кучка негров может придумать такой простой ход, чтобы сбежать. Братья Краверы воображали, что негры – идиоты. А они вовсе не были идиотами – просто рабами.
Мак-Маон снова стал изучать книгу, рассматривая страницы на свет, словно пытался отыскать какие-то слова, написанные симпатическими чернилами. Потом заключил, все еще не глядя мне в лицо:
– Ну, так почему же тогда негры не убегали с прииска?
Я не мог найти ответа на этот вопрос. На самом деле у меня не было ответа ни на один из вопросов, которые задал мне Мак-Маон в то утро.
– Ладно, – произнес я пересохшими губами и проглотил слюну, – я тоже англичанин, господин Мак-Маон, но не считаю ирландцев тупицами. И африканцев тоже.
– О, я в этом нисколько не сомневаюсь, Томми! – извинился Мак-Маон. – Среди англичан попадаются вполне приличные люди! Я только говорю о том, что все англичане, хорошие или плохие, думают, как англичане. Я имею в виду, что они никогда не думают как люди угнетенные, потому что никогда не испытывали гнета, которому подвергают других.
Мак-Маон перелистал еще несколько страниц и вдруг посмотрел на меня широко открытыми глазами, словно ему в голову пришла блестящая мысль. Он сказал:
– Мне припоминается, что ты беседовал с Маркусом Гарвеем.
– Да, конечно. Много раз.
– Тогда наверняка ты как хороший англичанин, который высоко ценит умственные способности африканцев, должен был множество раз задать ему этот вопрос. Что же тебе ответил господин Гарвей?
Мне было невыносимо больно, что Мак-Маон ставил меня на одну доску с братьями Краверами. А может быть,