он остановился. С минуту в комнате никто не шевелился. Кетчем закусил губу и поверх маски уставился на тело своего друга. Затем две сестры взяли его под руки и, отведя от операционного стола, проводили в комнату для отдыха хирургов.
Стоя поодаль, Жаклин Миллер закрыла глаза, боясь, чтобы они не выдали ее возбужденную улыбку, скрытую под маской. Величайшее приключение в ее жизни закончилось полным триумфом. О, конечно, Георгина сказала ей, куда идти и что делать, но это онасама фактически провела дело. Маленькая Джеки Миллер, повелевающая одним из богатейших людей, самым могущественным нефтепромышленником мира.
Ее охватила нервная дрожь от метаморфозы, происшедшей с ней: девочка из убогого многоквартирного дома, присутствующая на секретном заседании в Оклахоме с президентом "Бичер ойл". Что бы сказал мистер Бичер, если бы он узнал, что женщина, которая передавала ему инструкции, женщина, которая забирала у него четверть миллиона долларов, женщина, которая диктовала каждый его шаг, только что совершила свой первый самостоятельный полет.
Жаклин молча поздравила себя с тем, что судьба свела ее с Георгиной и Садом. Она, правда, мало что о них знает, да это пока и неважно. Когда Георгина будет готова назвать свое Настоящее имя, она узнает больше, а сейчас это ни к чему. Все так занимательно, да и деньги поступают каждый месяц исправно, так что Камелия будет делать все, о чем ее ни попросят, ко всему прислушиваясь и все замечая, что могло бы заинтересовать Сад. Ну, а что касается "Союза ради жизни", они вполне могут обойтись без, дальнейшего участия Джеки Миллер. Хватит бесплатных поездок!
Мексика... Ямайка... Греция... Париж... Жаклин мысленно отметила те места, которые ее манили. Еще один случай, подобный этому, и можно себе позволить побывать там. От перспектив просто кружилась голова.
За ее спиной на узком операционном столе, укрытый по горло простыней, лежал сенатор Ричард Кормиер, и, казалось, что он спит после перенесенной операции. Но этот лишенный сновидений сон отныне будет длиться вечно.

Глава XII

– Леди и джентльмены, пожалуйста, занимайте места и начнем дознание, которое, хочется надеяться, уложится в достаточно разумный период времени.
Подобно стареющей кинозвезде, амфитеатр имени Морриса Твиди в бостонской больнице выдерживал неумолимое давление бегущих лет с грацией и изяществом. Хотя время брало свое и кое-где замечались следы ремонтов, уютный и куполообразный лекционный зал гордо продолжал возвышаться над западным крылом, которое подновляли трижды. Этот зал знавал иные времена, когда семьдесят пять мест, расположенные крутыми рядами, полностью заполнялись обслуживающим персоналом больницы – сестрами, врачами, студентами. Однако в 1929 году после почти пятидесятилетней эксплуатации, главным лекционно-демонстрационным залом больницы стал значительно расширенный амфитеатр, расположившийся в цоколе юго-восточного крыла.
Многочасовые жаркие споры "за" и "против" демонтажа усталой сирены неожиданно прекратились в 1952 году, когда законодательные органы штата провозгласили все сооружение исторической ценностью. Застекленная крыша с витражами, жесткие деревянные сиденья и барельефы-скульптуры, изображающие наиболее значительные события в истории медицины, таким образом были сохранены для новых поколений врачей, жаждущих знаний.
Но несмотря на свою вековую историю, амфитеатр Морриса Твиди не знавал ничего подобного тому, ради чего собралось полсотни взволнованно шумящих мужчин и женщин. Было это 5 октября, в восемь часов вечера – спустя два дня после вскрытия тела Шарлотты Томас.
Как административное лицо, отвечающее за подбор кадров, доктор Маргарет Армстронг сидела за тяжелым дубовым столом, обращенным к сидениям, расположенным полукругом. Рядом с ней, пытаясь навести хоть какой-то порядок в помещении, сидел детектив-лейтенант Джон Докерти, худой, с растрепанной шапкой волос, мужчина лет под пятьдесят, одетый в габардиновый костюм, который был ему велик на два размера. Ленивыми зелеными глазами он обвел зал и принялся изучать стопку бумаг, лежавшую перед ним на столе. Когда он наклонил голову, то непокорная прядь рыжеватых волос упала ему на глаз. Он рассеянно убрал ее, чтобы через мгновение повторить эту процедуру снова.
Его вялая, почти отрешенная манера держать себя заставляла предположить,