веришь… а там стекляшка вместо изумруда, и серебро небось разбавлено… За полуразрушенным римским амфитеатром нашлось заведение поскромней, и Боря, насупившись и шевеля бровями, стал пристально разглядывать витрину. То была лавочка всяких скандальных штучек, какие люди состоятельные и эмансипированные держат где-нибудь на каминной полке, дабы изумлять друзей. За толстым прозрачным стеклом располагались: гипсовый муляж слоновьего фаллоса в натуральную величину, раскрашенный с неподражаемым искусством; чучело летучей мыши с имплантированной крохотной женской головкой, смутно напоминавшей какую-то из голливудских кинозвезд; маска графа Дракулы с оскаленными клыками; сатир, совокупляющийся с нимфой на танковой броне – нимфу я не признал, а вот рожа сатира носила явное сходство с незабвенным Лаврентием Палычем Берией. Кроме того, там были выставлены наши родимые матрешки – Блин Клинтон со всеми его женщинами, причем Хиллари, законная супруга, была из них самой крошечной. Над головой президента висел запаянный в пластик марочный блок несуществующей республики Нагаленд – с тем же Клинтоном и Моникой Левински в интересных позах.
Пожалуй, через век-другой цены ему не будет, как “голубому Маврикию”, подумал я, борясь с искушением приобрести этот шедевр. Но, с одной стороны, тянул он на пять тысяч песет, а с другой – завещать его мне было абсолютно некому. Я посоветовался со своим бумажником и смирился.
В эту лавку мы все-таки заглянули. Боб приобрел игральные карты с лесбийскими мотивами, бисерный веер с “Обнаженной махой” и раскрашенную статуэтку Колумба: великий мореплаватель стоял в полный рост, а перед ним согнулся индейский касик, протягивая гроздь бананов. Думаю, эти бананы и соблазнили Борю – в отличие от Колумба и касика, они были похожи на оригинал. Я, после долгих размышлений, купил для Дарьи палисандровую шкатулку, инкрустированную серебром. Она была небольшой, тщательно сделанной, изящной, и внутри нашлось бы место только для пары колец.
Каких? Это был вопрос вопросов! Глобальная проблема для всякого холостяка! Мужчина в тридцать шесть не молод и не стар, он – личность ответственная, самодостаточная, закаленная жизнью, и это хорошо. Хорошо в том смысле, что он созрел, но не успел подгнить, и может без иллюзий распорядиться своей судьбой. Например, решить, какие кольца лягут в палисандровую коробочку… Но, с другой стороны, его гнетет боязнь перемен. Он понимает, что наступила пора целовать кого-то в щечку, кого-то качать на коленке, однако такие метаморфозы внушают ему панический страх. Ужас, скажем начистоту! И я, признаться, не был исключением.
Такой вот морально-психологический коктейль…
Боря-Боб не замечал моих терзаний. Пересчитав карты с нагими лесбиянками, он поморщился и пробурчал:
– Хоть здесь не нажгли… Кругом одни кидалы… чмо и хоботы… торчки и шмурдяки… и этот жлоб из Манивоки… Доберусь я до него, почищу перышки! Печень вырву!
– Тут не Россия, – напомнил я, – тут самое безопасное место во всем испанском королевстве. Ну, станешь ты печень рвать… Мужик он здоровый, без шума не обойдется… А в результате – международный скандал. Скажут, русская мафия за чернокожих взялась. Нехорошо! Мы ведь все-таки интернационалисты! – Лично я – без “интер”, – сказал Боб, вдруг становясь серьезным. – А что до чернокожего, так он не простой угнетенный негр, а хмырь из Лэнглипусы. И тебя, кретина, охмуряет… Гляди, охмурит! Был ты дурик, а будешь жмурик. Ясно? Куда уж ясней! Особенно про Лэнглипусу, где штаб-квартира ЦРУ… Я принял эту информацию к сведению и простодушно улыбнулся. – С чего ты решил, что меня охмуряют? Боб поиграл бровями, сплюнул на торчавшую у обочины пальму, задумчиво посвистел сквозь зубы. – Знаем мы охмуряльные методы, знаем! Вначале – изолировать фигуранта, лишить гласности и связей с общественностью, потом – наобещать с три короба, а под занавес отправить на погост, кормить червей. С веночком на гробике. – Если быстро и безболезненно, так не столь уж плохая перспектива, при нашей-то нынешней жизни, – заметил я. – Опять же венок… Может, еще и похороны оплатят.
– Похороны я сам тебе оплачу, – пообещал Боб.
Он неожиданно развеселился, раскрыл веер с “Обнаженной махой” Гойи, поглядел на него, одобрительно хмыкнул, закрыл и, пользуясь веером вместо клинка, стал объяснять мне, куда положено колоть и резать,