ничего хорошего.
Гомон усиливался. Одни вставали с мест, другие из игрового зала переходили поближе к стойке.
– Не у каждого простая фамилия, месье Бланше, – медленно произнес Луи, и в его голосе Марк уловил угрожающую любезность. – Но я уверен, что при незначительном усилии такой умный человек, каким вы кажетесь, сумеет ее выговорить. В ней всего три слога.
– Кельвелер, – выпалил Бланше, выпятив вперед губы.
– Поздравляю, у вас есть способности к иностранным языкам.
– Нас во Франции этому долго учили, и хоть и прошло пятьдесят лет, память у нас хорошая.
– Вижу, вы не упустили случая повысить свое образование.
Бланше стиснул зубы, секунду подумал, но не стал парировать удар.
– Долго вы еще намерены пробыть у нас? – сказал он. – Или вы уже достаточно сделали людям, которые вас ни о чем не просили?
– Поскольку вы приглашаете, я, пожалуй, задержусь. Мне и впрямь кажется, что я еще недостаточно сделал для Мари Лакасты, которая ни о чем не просила, но получила камнем по голове. По правде сказать, вы меня забавляете, и весьма, мне это кафе нравится. Было бы любопытно узнать вас поближе. Мадам Антуанетта, будьте добры, еще пива.
Луи произнес это с безмятежным видом, Бланше же, напротив, и не пытался сохранить спокойствие.
– Теперь он бросится в атаку, – проговорил Севран. – Это его манера.
Антуанетта поставила на стойку пиво, а Бланше положил руку на плечо Кельвелера, подмигнув плечистому хозяину «Аталанты», однако рыбак колебался.
– Месье Бланше, – сказал Луи, отцепляя пальцы, сжимавшие его плечо, – ведите себя пристойно и не цепляйтесь ко мне. Мы едва знаем друг друга, но я к вам наведаюсь, будьте уверены. Вы живете в большом белом доме рядом с мэрией? Чуть дальше по правой стороне?
– Я сам выбираю себе гостей, месье Кельвелер. Моя дверь для вас закрыта.
– Что такое дверь? Всего лишь символ… Впрочем, как вам будет угодно, у вас или в другом месте, но дайте мне спокойно выпить это пиво, а то оно греется.
Марк улыбался. Между тем собравшиеся, кроме тех, кому было все равно, перестали смотреть осуждающе и с любопытством наблюдали за происходящим.
– Действительно, – вмешалась вдруг Антуанетта, ревниво оберегавшая интересы своих клиентов. – Не мешай месье пить пиво и помолчи немного, Рене. Если Мари была убита и если, черт побери, это правда, так пусть этот месье делает свое дело, чего ты к нему привязался. Если у нас завелся подонок, надо об этом знать. Чем этот городок лучше других. Не надоедай.
Марк удивленно посмотрел на Севрана.
– Она всегда так разговаривает, – улыбнулся Севран. – А по ней и не скажешь, верно?
– Антуанетта, – сказал Луи, – вы здравомыслящая женщина.
– Я работала на торгах в Конкарно и знаю людей. Среди рыбы нет-нет да попадется тухлая, такое бывает в любом порту, не важно, в Пор-Николя или где еще, вот и все дела.
– Антуанетта, – начал Бланше, – ты не…
– Хватит, Рене, иди толкай свою речь на улице, а мне нужно людей обслужить.
– Так ты, значит, обслуживаешь кого попало?
– Я обслуживаю тех, кто хочет пить, это грех? Никто не посмеет сказать, что Антуанетта отказала кому-то, кто хотел выпить, откуда бы он ни явился, слышишь, откуда бы ни явился!
– Я хочу пить, – сказал Луи. – Антуанетта, налейте мне еще.
Бланше пожал плечами, и Марк увидел, что он сменил тактику. Он грузно хлопнул Антуанетту по руке, миролюбиво вздохнул с видом человека, проигравшего в кости, который покорился судьбе и не желает сцен, – неуклюжий, но славный малый, – а потом перенес свой зад и бокал белого вина за столик, где сидели рыбаки. Антуанетта открыла окно, чтобы проветрить прокуренный зал. Марк любовался этой маленькой, сухонькой, морщинистой женщиной в черном платье.
– А вот и спящий красавец, – сказал Бланше Гийому.
Когда мэр появился в кафе, пробило три. Он рассеянно поздоровался, подошел походкой усталого танцора и молча повел Луи в дальний зал, подхватив его, как обычно подбирают по пути свои вещи. Луи махнул Марку, чтобы следовал за ними.
– Секундочку, Шевалье, мне нужно срочно сказать пару слов Вандузлеру.
Луи показался Марку необычно напряженным. Он глядел на него, пытаясь понять, в чем дело, но не видел ни гнева, ни раздражения, ни нервозности. Его лицо точно затвердело, стерлись мягкие расплывчатые тени, остались лишь острые углы. Исчезли очарование, нежность, переменчивость и неуловимость. Не