– пояснил Каргин, решив не уточнять, что учился на отделении разведки.
– Хм-м… так…– Мэлори, поворошив бумаги, выдернул одну и быстро пробежал глазами. – Значит, воздушно-десантное, Рей-зань… Неплохо там учат, в этой Рей-зани, черт побери! Итак, выучились, потом служили… девять лет служили, до января девяносто четвертого… Ну, а потом – под зад коленом. Вышвырнули вон, так?
– Не вышвырнули. Я подал рапорт с просьбой об отставке.
– Почему?
Каргин пожал плечами.
– Хотелось жить по-человечески, в Москве. Деньги были нужны. Вот завербовался в Легион и заработал. Крыша теперь есть…– он сделал паузу и вымолвил:
– Ну, кроме денег была и другая причина…
– Какая?
– Чечня. Я считал, что без войны не обойдется, и не ошибся.
Ухмыльнувшись, Мэлори ткнул сигарой в сторону Каргина.
– Не любишь воевать, сынок?
– Даром – не люблю.
"За деньги – тоже, – добавил он про себя. – Особенно в Чечне”.
Каргин, потомственный офицер, не боялся ни смерти в бою, ни крови, ни ран, но та война казалась ему не праведной, несправедливой с обеих сторон, ибо свои сражались в ней со своими, и ветераны Афгана, недавние однополчане и сослуживцы отца, рвали друг другу глотки. Это было не противоборство народов, а упрямое, исступленное соревнование амбиций их лидеров, которых Каргин не уважал. Ни Чечня, ни Россия еще не имели вождей, озабоченных благом народным, а значит, способных договориться и отстоять самое важное – мир. Он полагал, что такие вожди появятся в будущем, лет через сто, а нынешние были тем, чем были, – недавними функционерами КПСС в наспех наложенном гриме демократов, либералов или диктаторов, поборников русской идеи, православия либо ислама. В своем роде из лучших людей, но лучших из худших, ибо по-настоящему лучшие еще не народились.
Коммодор переглянулся с Ченнингом, буркнул:
– Разумная позиция… Ну, мы готовы платить, и если вы оправдаете наши надежды, крыша в Москве вам не понадобится. Будет другая, пороскошней. Где-нибудь в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке… Где захотите, капитан.
"Любопытное заявление!” – промелькнуло в голове у Каргина. Он погладил шрам под левой скулой, покосился на Ченнинга (тот, казалось, дремал на своем диване), затем спросил:
– И что же я должен сделать, коммодор? Взорвать Капитолий? Или похитить супругу Президента?
Мэлори сухо хохотнул.
– Ни то и ни другое, сынок! У нас тут не цирк Барнума, и клоуны нам не нужны. У нас серьезный бизнес и серьезные связи. Мы поставляем снаряжение армии США, а также странам Атлантического блока и их союзникам. Все, что угодно, от консервов, шнурков для ботинок, пуль, снарядов и гробов до систем космической обороны. Мы, “Халлоран Арминг Корпорейшн” – солидная фирма со стажем в сто тридцать лет, с высоким рейтингом и годовым оборотом в шесть миллиардов. Что нам мадам Клинтон и вся эта свора сенаторов и конгрессменов? Если мы пожелаем, они продадут Хилари в гарем брунейского султана, и глазом не моргнут. То есть, я хочу сказать, голосование будет единогласным…– он снова усмехнулся и закончил:
– Ваша задача – служить на благо корпорации, как оговорено в контракте, в течение трех лет. Служить преданно и верно, а там посмотрим. Я правильно излагаю, Брайан?
С дивана донеслось одобрительное хрюканье.
– Хотелось бы ближе к делу, – заметил Каргин.
Мэлори кивнул и уже начал приподниматься в кресле с вытянутой рукой, как бы желая на что-то показать, но тут в селекторе раздался женский голос:
– Коммодор, на связи мистер Паркер. Просит зайти вас и мистера Ченнинга к нему. Срочно!
– Срочно!.. – Мэлори чертыхнулся. – Подумайте – срочно! Срочно я только в гальюн бегаю. Холли, скажите ему, что я занят. Инструктирую персонал. Освобожусь через сорок минут.
– Я сказала, но он настаивает. Он говорит…– начала секретарша, но тут послышался щелчок, а вслед за ним – слегка визгливый раздраженный баритон:
– Ченнинг у вас, Мэлори? Так вот, приподнимите задницы – вы, оба! – и отправляйтесь ко мне. У нас неприятности с поставками Каддафи. Эти чертовы мины…
Коммодор резким движением отключил селектор, бросил настороженный взгляд на Каргина и пробормотал:
– Чертов болван! Язык вместо галстука… Брайан, может, вы сходите, утихомирите его?
Диван жалобно заскрипел, Ченнинг поднялся с неожиданной для такого грузного человека легкостью и шагнул к дверям. На пороге, еще не коснувшись золоченой ручки,